Жизнь и правда продолжалась, и прохладный морской бриз, не ведающий преград и одинаково щедро одаривающий прикосновениями лица леди Нин Гуан и её свиты, наблюдающих за гаванью с головокружительной высоты Нефритового Дворца, и самого бедного из портовых рабочих, был тому доказательством. Безмятежная гладь воды, играющая солнечными бликами, словно россыпью переливчатых жемчужин, как если бы и не было там ещё совсем недавно никаких мстительных чудовищ, готовых поглотить всех, живущих на берегу, за считанные минуты, радовала взор и успокаивала души многих из тех, кто сейчас беззаботно обменивался последними новостями или обсуждал разложенные перед ними на столе нефриты и алмазы, придирчиво оценивая их чистоту. Кто-то с кем-то откровенно флиртовал, ещё двое у самого борта о чём-то ссорились — за ними уже приглядывали на случай, если придётся выпроводить вон. Не только дети в гавани знали каждый корабль, что вошёл в порт или вышел, но и сам Чжун Ли. Ему хватило бы одного взгляда для того, чтобы с очень высокой точностью предположить, откуда приплыл этот корабль, что везёт и как долго пробудет. Почти никогда он в этом не ошибался, и многих капитанов он знал по имени. Более того, знал их отцов, дедов и прадедов. Поколение сменялись, традиции уходили в прошлое, имена стирались, лица исчезали в бесконечном потоке времени, неумолимого богатым и бедным, счастливцам и горемыкам, детям и старикам. Только он оставался всегда.
Вот только душа Моракса умиротворения найти не могла. Можно пережить войны, трагедии и катастрофы, но никто не выходит из подобных испытаний прежним, и каждый раз ты теряешь что-то невосполнимое, эти раны нельзя залечить. Чжун Ли отчётливо помнил каждый голос, что больше не звучал, и все надежды, что оставили ему те, кто пал за его идеалы. Это последний долг, что он ещё мог им отдать, раз уж не сумел уберечь. Всё равно как подхватить знамя из слабеющих рук пронзённого стрелой товарища, ведь оно не может коснуться земли, это плохая примета. Обещания, которые он дал, глядя в пустые, остекленевшие глаза своих товарищей, уже холодных, бездыханных, покинувших его навсегда. Они, конечно, знали, на что шли, и многие из них умерли без сожаления, так как искренне верили, что на их крови поднимется новый, лучший мир, светлое будущее для потомков. Но Чжун Ли никогда не чувствовал, что его это оправдывает.
Сегодня снова пригласили выступать артистов, за время которых соперничали самые респектабельные заведения, и это было выгодное вложение средств. Как известно, роскошь притягивает роскошь, золото тянется к золоту. Только лучшее обслуживание на высочайшем уровне. Хозяйка всегда находила способы получить лишь лучшее, на меньшее она не разменивалась.
Эта музыка и стихи к ней… на сей раз они решили отдать дань классике. Конечно же, Чжун Ли не мог сказать им, что лично знал автора, и под видом вдохновлённого его творчеством юноши даже взял несколько уроков поэтического мастерства. Ведь, несмотря на кажущуюся простоту, эти строки были сложены безупречно, ни одного лишнего слова или фальшивого тона. Трогательная история буквально увлекла его за собой в то светлое прошлое, как фея из сказки – ребёнка, жаждущего приключений, по неведомой тропе между невероятных деревьев и волшебных цветов. Перед ним стояла ещё почти полная чашка с остывающим чаем, но он забыл о ней. Поэтому незнакомый голос, зазвучавший среди гармонии, застал Чжун Ли врасплох. Он поднял на незнакомца глаза, полные отблесков задумчивой безмятежности.
— Добрый вечер и вам, госпожа, я надеюсь, что гавань не разочаровала вас, – он мягко улыбнулся Джулии и рукой показал на место напротив него. — У нас здесь, конечно, не найдёшь таких видов, к которым вы привыкли у вас на родине.
Фонтейн неискушённого гостя мог без труда подавить, высотой зданий, размахом улиц, помпезным украшением в центре города. А протянутые по всей стране линии водяного сообщения у кого-то более спесивого, чем Моракс, пожалуй, вызвали бы зависть. После обычных жилых домов, похожих на башни и дворцы, возможно, здесь этой леди всё покажется довольно скромным. Но Чжун Ли искренне гордился родиной и не променял бы её ни на что. Гавань Ли Юэ представляла собой феномен, парадокс сама в себе – она ухитрилась сочетать стиль, в котором была основана много сотен лет назад, и самые свежие веяния культуры и искусства. Если бы она была устроена иначе, то утратила бы свою пленительную индивидуальность.
— Я готов помочь вам всем, что в моих силах. Пожалуйста, не стесняйтесь задавать самые смелые вопросы. Я отвечу на любой, если это не является коммерческой или государственной тайной других людей.
Он держался так спокойно, с таким достоинством, словно у него самого никаких секретов и тайн нет, ничего, что стоило бы скрывать. Тот самый редкий настолько, что сам факт его существования под вопросом, гражданин, чья совесть кристально чиста, и он не знает, что такое сомнения в себе или ночные кошмары.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

Госпожа Арлекино выглядела представительной, уверенной в себе женщиной, которая точно знает не только чего хочет, но и как этого добиться. Она произвела на Чжунли сугубо положительное впечатление. И, прежде чем присоединиться к ней за столом, он почтительно поклонился, признавая её статус дипломата и ранг Предвестника. Сотрудничество со Снежной пошло на пользу региону, и Чжунли это прекрасно понимал, несмотря на их специфические подходы к решению некоторых проблем. Кроме того, как говорится, держи друга близко, а врага – ещё ближе. Если между их странами когда-нибудь возникнет конфликт, он хотел бы предвидеть подобное развитие событий. Он умел наблюдать и подмечать мельчайшие изменения в поведении людей. Даже тех, кто очень хорошо владел собой. Человек, который злится, всегда выдаёт себя, даже если его маска очень хороша. Как и тот, кто лжёт. Они избегают смотреть в глаза, так как глаза – зеркало души, и душа всегда выдаёт правду. Злость же – кипит, подобно вулканам Натлана. Так и получается, что человек, вполне собранный и уравновешенный, даже не повышающий голоса и не опускающийся до угроз, смотрит так, что кажется, будто можно упасть замертво.
- Доброго вам дня, я – тот самый консультант, которого вы ждёте. Весьма благодарен вам, госпожа, что вы нашли возможность уделить мне время, - учтиво проговорил Чжунли. - Я весьма заинтересован в том деликатном деле, которое привело вас сюда.
Он выдержал небольшую паузу, размышления, как стоит вести беседу дальше. С одной стороны этикет и традиции диктовали необходимость сначала поддержать светский разговор, с другой – какие уж тут отвлечённые речи и не имеющие отношения к делу темы, когда жизнь детей на кону. Кроме того, госпожа Арлекино не казалась той, кто любит праздную болтовню. Она чем-то напоминала леди Нингуан, то есть, ту, кто ведёт счет каждой потраченной минуте.
- Наши оппоненты чрезвычайно изобретательны. Последний раз, когда они появились, это были странствующие торговцы из Сумеру. Все их документы находились в полном порядке. Это не была идеальная подделка, все эксперты сказали, что бумаги настоящие. Но в Мондштадте действовали проезжие актёры, вы их наверняка знаете, они устраивают дешёвые уличные представления на потеху толпе. У меня есть свидетель, который сможет узнать одну из них в лицо, хотя они не скупятся на грим и наряды. Судя по всему, деньги у них имеются. И, видимо, связи. Кто-то влиятельный на их стороне. Не исключено, что в каждом регионе. И, если действия нынешней Академии Сумеру меня расстраивают, но уже давно не удивляют - от Ордо Фавониус я такого не ожидал. Хотя, поскольку я не имею доказательств, ни на кого лично пока что указывать не буду.
Хотя Чжунли начал говорить довольно спокойно, но в процессе скрестил на груди руки, и, судя по тому, насколько строгим стал его взгляд, и как он поджал губы – происходившее задевало его за живое. Также он, внимательно изучая взглядом Арлекино, задавался вопросом, известно ли ей как Предвестнице его настоящая личность, или же об этом ей не сообщили. А ведь от этого зависело, насколько свободно он сможет действовать в дуэте с ней.

- Послушай, Кавех… неужели я настолько плохо выгляжу в твоих глазах, что обыкновенное человеческое поведение в моём исполнении уже выглядит так, будто я не в порядке? - Альхайтам не понимал. Он ведь и правда не делал ничего выдающегося, не осыпал архитектора комплиментами, не обнимал его, как давнего друга, которого не видел много лет, даже не прикасался. Просто попытался вести себя нормально. - Я хорошо знаю, что тебе некомфортно рядом со мной, но надеюсь, что наше сотрудничество не отнимет у тебя слишком много времени и внимания.
Альхайтам глубоко вздохнул и покачал головой. Незачем скрывать, как он устал. Он и так слишком долго держался, стараясь не подавать виду в Академии. Прекрасно зная, что там каждое лишнее слово и даже неудачный взгляд, пойманный не тем человеком, могут стать поводом для ссылки или даже казни. Они делали это ради благой цели, конечно же, и Альхайтам сам ценил порядок и строгость превыше всего, но такая атмосфера его душила и выпивала соки. Он крайне не любил отсутствие уверенности в завтрашнем дне.
- Знаешь, возможно, нам и правда будет лучше поговорить дома, – сказал он, вспомнив поговорку, что даже у стен есть уши. Сейчас, когда на доносах можно было получить не только деньги, но и милость мудрецов, многие хватали за хвост фантомы, предпочитая перестраховаться или даже нарочно подставляя тех, кто им не нравился. - Я могу забрать с собой заказ, и мы пойдём сразу, как только его доставят.
Как ни странно, Альхайтам почему-то совершенно не подозревал Кавеха, а ведь тому, пожалуй, было бы выгодно, если бы он исчез из его жизни, не мозолил глаза каждый день. Сама мысль о подобном предательстве прозвучала бы неприемлемо для него. Он никогда не предположить, что сосед по дому опустится до такого. И он не хотел бы жить в мире, где такое действительно бы произошло. Если Кавех решит избавиться от него - так тому и быть. Но он просто сойдёт с ума, если ни с кем так и не поделится. И поговорка, по которой двое могут хранить секреты только тогда, когда один из них мёртв, точно не относилась к числу тех, которые Альхайтам уважал. Даже несмотря на то, что ему приходилось наблюдать на работе сейчас, он верил, что человечество ещё не настолько прогнило, и в него ещё стоит верить. По крайней мере в некоторых людей.
Мысли, загнанные в ловушку, беспорядочно мечутся, у них нет привычной опоры логических конструкций с известным результатом, он к такому не привык, ему и правда плохо, только это бульоном не вылечить. Но само присутствие рядом успокаивала. Можно было сказать, что тот превратился в некую константу в его такой ненадёжной с некоторых пор реальности, в понимании, что, когда он вернётся из Академии, Кавех встретит его. Да, будет ворчать, они снова начнут переругиваться, но это лучше, чем кромешная тишина и одинокие стены. Или придётся снова искать по кабакам, забирать в пьяном виде, расплачиваться за него, но даже это уже входило в привычную рутину Альхайтама, которая помогала стоять обеими ногами на земле. Он кому-то нужен. Кто-то без него не обойдётся. О, да, он очень бы хотел, чтобы мог двигаться дальше без него, но пока был готов стать для архитектора необходимой опорой. Готов быть рядом. Если бы только тот понимал это.
Он просит завернуть ему заказанную еду с собой, и с пакетами в руках готов идти к выходу. Вопросительно смотрит на Кавеха, ведь помнит, что архитектор не любит показываться на людях его компании и предпочитают скрывать, что они живут вместе. Если Кавех захочет, чтобы они шли домой раздельными дорогами, он согласится, но ему впервые за долгое время хочется пройтись вдвоём. И не самой короткой дорогой. Наверно, если Альхайтам по пути ещё и звёздами любоваться начнёт, Кавех точно решит, что его подменили.

Моракс много раз слышал плач искорёженной, вывернутой наизнанку, перепаханной ранами вдоль и поперёк земли. Она взывала к нему мольбами о спасении. Нельзя сказать, чтобы он полностью к этому привык, к такому невозможно привыкнуть до конца, но смирился с этим как с фактом, против которого невозможно бороться. Боги не остановятся, пытаясь доказать своё могущество и деля территории. Подчиняясь их воле, нередко продиктованной пустыми капризами или желанием развлечься, горы проваливались в море, а леса превращались в равнины. И, хотя каждый шрам, оставленный их противостоянием, мучительно отзывался в душе Моракса, даже его сил не было достаточно, чтобы их исцелить. Они так и останутся бесплодными выжженными пустошами, на которых досуха выпита сама возможность зарождения жизни.
Разумеется, человеческие жизни для богов, не желающих брать на себя ответственность, были такими же игрушками. И картина, что сейчас предстала перед взором Моракса, подтверждала это.
Даже если однажды демоническим богам надоест ссориться, и они наконец-то остепенятся, как им и полагается - это не исправить. У каждого действия есть последствия, и они продолжат напоминать о себе, даже если во всём мире воцарятся покой и благополучие. Пожалуй, это и к лучшему, чтобы грядущие поколения не забыли, какой ценой досталось процветание. И, глядя на мёртвые просторы, не захотели повторения. К сожалению, на сегодняшний день выбор людей совсем не влиял на их судьбу. И Моракс пока не мог придумать, каким способом переломить ситуацию, их беспомощность и абсолютную зависимость от высших существ.
Он подошёл ближе к одинокой фигуре, единственной, кто здесь мог ответить хоть на какие-то вопросы. Не то, чтобы он узнал другого бога в лицо, но и врагом того не воспринимал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы с первого взгляда определить – нет, это сделал не он.
- Насколько я помню, мы прежде не встречались? – вежливо промолвил Моракс, не сводя с него немигающего золотого взора. - Жаль, что приходится знакомиться при таких обстоятельствах.
На лице Моракса читалась неприкрытая скорбь. Каждый раз, когда он видел нечто подобное, то горько сожалел, что даже его силы не хватает, чтобы защитить всех. Заверения друзей, что это невозможно, как ни старайся, и ему не в чем себя упрекать, не помогали. Ему хватало могущества, чтобы принудить других остановиться, прежде чем всё зайдёт слишком далеко, но убедить словами он не умел. Поэтому никто не рисковал его провоцировать, но и подчиняться не считали нужным. Главное – чтобы он не проведал и не успел вмешаться.

Рыжий шар солнца медленно уходил за горизонт, уступая место уже вот-вот готовой подняться со стороны моря луне. Облака, подсвеченные снизу его лучами, приобретали оттенки розового, золотого и красного. Но, в отличие от утреннего розового, свежестью похожего на новорождённую лилию, этот производил впечатление прощания. И золото – не радостное и праздничное, а тяжеловесное, накопившее груз всех событий сегодняшнего дня, которые оно созерцало с высоты. Лучи, будто ладони друзей, отправляющихся в долгую разлуку, скользили по крышам домов, покидая их на ночь. Приятно тёплый воздух вызывал желание остаться под открытым небом подольше, не торопиться возвращаться домой. Тем более в его дом, где никто не ждал.
Город выглядел так, словно ничего плохого здесь никогда не происходило и произойти не могло. Полностью исключено. Атмосфера безопасности и благополучие умиротворяла, будто заключая в заботливые объятия. Кипучая суета повседневных хлопот, бойкая торговля, изобилие разношёрстных приезжих – всё это никак не влияло на ощущение, что тут действительно приветливая гавань, открытая для всех, где любому найдётся место. Может быть, Чжунли просто привык воспринимать её так, ведь сам взлелеял столицу своей страны, но искренне хотел, поделиться этим со всеми желающими.
Сидя на террасе одной из многочисленных уютных чайных Ли Юэ с чашкой в руках, Чжунли провожал светило взглядом. Сегодня работы выдалось не очень много, и им удалось закончить пораньше. Воспользовавшись таким случаем, он пригласил госпожу Ху с собой. И нарочно выбрал это маленькое и далеко не самое известное заведение, чтобы избежать чужих досужих взглядов и уличного шума. Здесь не выступали известные музыканты и не развлекали публику сказители, но этого не требовалось. Тишина и покой, совсем как на горе у Адептов. К сожалению, туда он пригласить её не мог, лишь редкие люди удостаивались такой чести. Хотя представить себе, как она непринуждённо болтает с Хранительницей Облаков, Чжунли мог вполне легко.
- Знаете, я тут слышал одну занимательную историю. К сожалению, я не могу сказать, насколько это правда, но звучит любопытно. Мне сказали, что на дороге видели призрака, которого не могут изгнать экзорцисты. Этот призрак пытается заговорить с людьми, и те, кто его послушал, говорят, что он ищет брата. Но никому не известно, кто его брат и где он находится, жив он или мёртв. Как вы думаете, может быть, нам стоит сходить? Негоже оставлять мятущуюся душу без помощи.
Так естественно и непринуждённо Чжунли это озвучил, словно они каждый день ходили изгонять привидений и духов. Впрочем, их жизнь была сопряжена с огромным количеством чудес и необъяснимых для обывателей явлений. Некоторые из этих моментов они разделяли только друг с другом и знали, что никогда ни с кем другим не смогут поделиться. Не то, чтобы это были страшные тайны, которые необходимо унести с собой в могилу любой ценой, но только не выдать, просто они не хотели тревожить понапрасну людей, тем более, что проблемы как-то да решились.

Это утро в Снежной могло начаться безмятежно. С чашки чая, к примеру. Так продолжалось пару часов, пока где-то вдалеке не послышался резкий грохот. Это могло быть что угодно: споры между коллегами о том, кто обладает истинным могуществом, внезапная осада замка (что было очень маловероятно) и, самое вероятное: очередной эксперимент Доктора пошёл не по плану. Кого это могло удивить в Фатуи? Мало кого. Точно не Царицу. Для большинства Фатуи это были обычные трудовые будни - унять чудовище, выбравшееся из шкафа. Играла ли в этом какую-то роль Голубка? Очень-преочень редко, чаще всего наблюдала со стороны, ожидая чем закончится данное действо. Она знала, что особого ущерба это не нанесёт ни репутации Фатуи, ни репутации, скажем так, самого интеллигентного участника этой компании, Иль Дотторе. Так вот, с чего же началось это утро? Не со сладостей, не с красивой фарфоровой чашки, наполненной до краёв чаем и уж точно не с предательских лучей солнца, которые заявляли всем своим видом "Всё будет прекрасно, просто поверь". Но третья Фатуи знала - вера это ловушка, даже вера в себя иногда является самым страшным самообманом.

Один из балконов во дворце вёл в комнату Колумбины. Только самые большие глупцы осмеливались пробраться туда, оттого никто и не пытался. К чему эта преамбула? С него очень хорошо был виден внутренний двор замка, в котором подозрительное нечто крушило окрестности. Размеренно, методично, словно оно знало что делает, пусть и не осознавало всех последствий. Насколько же это походило на стиль "доброго доктора". И всё же, творение не было лишено некой гротескной грации. Словно творец старался сделать всё, что было в его силах, чтобы создать великое создание, достойное имени своего создателя. Ирония была в том, что у него это получилось. Порывы слабого ветра сильно заглушал гул этого механизма, что вызывало лишь лёгкую мигрень. Девушка апатично отпила чай, накинула плащ на полуголое тело и в мгновение ока плавно спрыгнула вниз, неторопливо шагая босыми ногами по сугробам. Проведя почти всю жизнь здесь, можно было привыкнуть к такой погоде. Вероятно, как-то так себя чувствуют жители других стран, но Колумбина не думала об этом так много.

— Явно не стиль Сандроне, нет. Слишком много органических соединений, хмм… — с полузаинтересованным видом и чашкой чая в руке, Колумбина пыталась угадать когда же появится кто либо ещё из коллег. Данное зрелище явно мало кто захочет пропустить, хоть некоторые и делали это намеренно. — Иронично, что виновника торжества всё ещё нет на площади. Пожалуй, подожду его прямо вот здесь, ха-ха~

Найти что-то, что монстр ещё не разнёс по пути к площади было проблематично, но одна почти перекошенная скамья была не тронута. Панталоне был бы рад узнать, что хоть что-то купленное на его деньги всё ещё находится в целости и невредимости… пока что. Отряхивая от снежных хлопьев древесину, Колумбина осторожно присела и только хотела продолжить пить чай, как оказалось, что чашка пуста. Грусть как она есть. Однако, несмотря на случившееся, она помнила о том, что поставки чая всё ещё ведутся в Снежную и на сердце как-то... отлегло? Субретка запрокинула голову на спинку скамьи и всматривалась в небо. Порой, её посещала мысль насчёт того, что основать одну лабораторию, которую потом придётся постоянно ремонтировать это не самая лучшая идея. Вероятно, Дотторе не любит путешествия? Или людей? Хи-хи, а может и то, и другое? Кто знает…

Пока девушка предавалась мыслям, она почувствовала знакомое присутствие и звук доспехов невдалеке. Знакомая "мелодия", что прервала её внимание к ночному небу на секунду.

— Значит, сегодня всё же будет какое-то сражение. Какое неординарное развитие событий~ — она узнаёт этот силуэт и походку. Форму ножен и шлем, сквозь вуаль которого не видно лица воина, скрестить мечи с которым решиться не каждый. В уголке рта скользнула ухмылка, пока глаза всё так же оставались прикрытыми. Снежная на секунду стала напоминать картину: невинная милая дева, доблестный рыцарь и чудовище, что предстоит сразить. Не хватало лишь волшебника, что вызвал его, но не было сомнений - второй Фатуи будет здесь с минуты на минуту, предвкушая все те разрушения, которые успело нанести его детище городу и оценивая этот "прогресс'.

Муалани любила море с самого раннего детства. Она не могла представить себе жизнь вдали от стихии, почти что родной для неё, как будто она на самом деле тоже детёныш кохолазавра, только в человеческом облике. И, похоже, некоторые взрослые тоже так про неё думали. Зато сейчас, поднимаясь на гребне волны, раскинув руки в стороны и заливисто смеясь, она была уверена, что стать счастливее невозможно - её переполняло ощущение, что она бессмертна. Да, то, что Муалани сейчас делала, было рискованно, но стоило того.

Кувырок, доска летит по воздуху, Муалани летит следом, кажется, что она допустила ту самую роковую ошибку, которая будет стоить ей падения в пучину. Невозможно, чтобы в этой дикой вакханалии воды вокруг она нашла крохотный сёрф. На какое-то мгновение мир переворачивается вверх дном, ещё секунда – и она полностью утрачивает представление о пространстве. Однако ноги уверенно находят опору, и вот она уже мчится дальше, разыскивая следующие препятствия. По огромной дуге перепрыгивает из одного озерца в другое, распугивая нескольких резвящихся на мелководье неподалёку малышей, смеётся и подманивает их ближе. Муалани непоколебимо верит, что даже перед животными нужно извиняться, ведь они – не просто дикие звери, они её товарищи.

Последние фонари догорали. Утренняя Гавань, покрытая инеем и копотью сгоревшей бумаги, мирно вдыхала морозный зимний ветер. А хулиганистый мальчишка доламывал рыбацкий прилавок. Этот мальчишка в будущем сам решит взять в руки удочку и назовёт себя Цзян Сюэ - холодной, заснеженной рекой. Но сейчас мальчишку зовут иначе, он выглядит иначе и поступает тоже иначе.

Причины его поведения сегодня? У него были причины так поступать, много их. Всю его душу наполняла обида. Сложная обида, охватывающая не только вчерашний конфликт, насмешку со стороны «избранного» взрослого, его пренебрежение и подчёркнутую избирательность. Сила стихий - то, что отличало одних от других, высших от низших. Большинство успешных, талантливых людей получало этот «знак отличия», словно сами небеса подтверждали результаты. Чем выше, тем их больше. И каждый Адепт тоже владел силой стихий, подчёркивая их значимость.
Мальчик завидовал. Горькое чувство зависти перемешивалось с другими эмоциями и выражалось в антиобщественном поведении. Понимал ли этот парень что поступает плохо? Конечно. Но минутное умиротворение от мести того стоило.

Прозрачная корона рассвета сменилась алой зарёй. Вот проснулись жаворонки-люди и выглянули в окна. А пацана и след простыл.
Ледяная вода обжигала руки, впивалась в мышцы, но это не страшно. Конечно не страшно, взрослые же будут на него кричать, куда там какой-то ледяной воде и риску утонуть! Он плыл под доками, наметив целью одну из крытых лодок. Там можно будет обсохнуть и выйти в город попозже, когда на него уже никто не подумает. Но когда он приблзился к ней, его план пошёл под откос: замёрзшие руки свело, борт лодки оказался для замёрзшего пловца слишком высоким, и, будто этого мало, он обледенел.

Зима в Ли Юэ довольно тёплая, но ночные заморозки нельзя недооценивать. До того, как лодка оттает, пройдёт ещё пара часов. У тонущего мальчишки этих часов попросту нет.

Как истинное дитя города свободы, Матильда ничего не боялась и всегда старалась быть открытой ко всем незнакомцам. Она была разбалована чувством полной безопасности, обеспеченной Полуночным героем и магистром Джинн. Помимо того, её очень вдохновлял пример таких людей, как Эмбер и Беннет. Они бы ничего не добились, если бы не бросали вызов каждому испытанию на своём пути. А ведь один из них собирал на себе все возможные бедствия, и невозможные тоже. Ну, вот кого, скажите на милость, бьёт молния среди бела дня, при чистом голубом небе? На самом деле ей всегда хотелось стать такой же яркой звёздочкой, как Эмбер, всегда готовой помочь людям и, что самое главное, способной на это. Эмбер успевала везде и могла, кажется, всё на свете. А то, что не могла, тому непременно научится, лучший скаут страны ветров ведь ещё так молода, у неё все впереди.
А что сделала бы Эмбер сейчас на её месте? Конечно же, радушно приветствовала бы гостя и обеспечила его всей поддержкой, какую только может предоставить.
— Я с огромной гордостью и удовольствием приветствую вас на землях Мондштадта, незнакомый, но почтенный путешественник, — она даже позу приняла такую же, как у Эмбер. — Меня зовут Матильда, я – странствующий бард, ищу героя, чьи подвиги могу воспеть в истории. Я бы хотела найти кого-то начинающего, у кого ещё нет своего летописца, чтобы стать первой, кто воспоёт его в истории. Как насчёт вас? Я вас не знаю, но могу сказать, что вы выглядите интересной личностью. Наверняка вам есть, о чём поведать миру.
Тут же вспомнив, что, когда она с такой энергичностью наседает на людей, ей не раз говорили, что она выглядит навязчиво, Матильда даже отступила на шаг и улыбнулась.
— Конечно же, это только по вашему желанию. А сейчас, раз вы хотите, чтобы я составила вам компанию, идёмте. Вас нужно только вывести из леса или проводить до самого города? Когда вокруг не будет столько деревьев, заслоняющих обзор, вас встретит прямая и хорошая дорога до самого Мондштадта.
У неё, конечно, имелись свои подозрения. Интересно, с какой стороны он пришёл и как попал в Шепчущий лес. Ведь путь до Ли Юэ пролегал в совсем другой стороне. Но что говорит в подобных случаях госпожа Ноэлль? Негоже подозревать того, кто ещё не сделал ничего плохого, по крайней мере из того, что известно тебе, и нуждается в помощи. Мало ли, в такой буре и правда можно дать хороший крюк. Она не рыцарь, чтобы его судить, и тем более наказывать, когда он дойдёт до города, там с ним и разберутся, если он сделает что-нибудь не то. Правда, у госпожи Ноэлль есть то преимущество, что она способна дать отпор любому, если всё обернётся плохо, но Матильда была уверена, что и сама как-нибудь да справится.

Тяжело опираясь на копьё и только благодаря ему не падая на землю лицом вниз, Моракс сплюнул сгусток крови – не золотой, но чёрный. Он заставлял себя дышать и не закрывать глаза, так как понимал, стоит лишь отдаться подступающей дурноте – и ему конец. Позади него в странных, неестественных, гротескных позах застыло множество окаменевших фигур. Но, хотя прошло совсем ещё немного времени, статуи уже начали чернеть, пропитываясь скверной, и липкая даже на вид тёмно-фиолетовая аура сочилась из них наподобие ядовитого дыма. Моракс не знал, сколько ещё продержится, получив столько ран — белоснежные одежды Архонта изорваны во многих местах, тело покрыто глубокими трещинами, больше как у ожившего изваяния, чем человека, — но сдаваться не собирался. Он ещё способен шагать вперёд и поднимать оружие. Ничто не кончено для него. Он готов расправиться со злом, даже ценой своего существования.
Моракс давно потерял счёт тем, кого оставил позади, поражённых гневом повелителя стихии гео. Он также больше не понимал, сколько прошло времени с тех пор, как он спустился сюда. Возможно, его уже ищут наверху. Это не имело значения, они всё равно в безопасности. Пока он дышит, им ничего не угрожает. Так было всегда и так будет. Он – гарант их мирной и спокойной жизни. Он обещал. Он убережёт их, даже если это станет последним, что он сделает.
Сохраняя всё то же бесстрастное выражение лица, не выдавая ни малейших признаков боли, Моракс медленно поднялся на ноги и выпрямился в полный рост, расправляя плечи. Ужасные раны затягивались на глазах. На это его сил пока ещё хватало. Порча уже разъедала его изнутри, он ощущал, как она стремится добраться до сердца, но нет, он не покорится ей. Его даже взял какой-то азарт, желание бросить вызов небесам, Бездне, самой судьбе, собственным пределам возможного. Возможно, только благодаря подобному упрямство он когда-то выиграл Войну Архонтов. Упираться рогами и стоять на своём Моракс всегда умел замечательно, недаром Барбатос называл его «твердолобым болваном».
— Прости, старый друг, – тихо промолвил он.
Моракс обещал, что, какие бы бедствия ни происходили, они обязательно выдержат, выберутся и встретятся за бокалом хорошего вина или чашкой чая. Что они всегда останутся друг у друга. Он никогда не нарушал клятв, и это, хотя нельзя было считать официально заключённым контрактом, оставалось важным для него.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что я ищу. Это всегда одно и то же, но принимает разные формы. Я ищу истину.
Дотторе белозубо улыбнулся, словно самый счастливый человек на земле, как будто недавно и не рассказывал, как его хотела забрать неведомая сила для того, чтобы превратить в свою безвольную марионетку или что похуже. Для такого как он её фантазия, вернее, то, что ей заменяло таковую, могла пойти гораздо дальше. Бездна, вероятно, не строила такие планы, как люди, она не размышляла в тех критериях, что привычны жителям этого мира, но она обладала самосознанием, разумом, она контролировала то, что делает, у неё имелись свои стремления и цели. И она точно чуяла в нём не обычную добычу, статиста, которого перемелют в ничто её жернова. Ему нравилось думать, что он бы мог стать её апостолом — если бы согласился.
— Я хочу познать, что она такое. Никто не может вынести сияние раскрывающихся перед ними таинств, поэтому все, кто прикасается к запретному знанию, неизбежно сходят с ума и гибнут. И не имеет значения, божество ты или смертный. Для всех всегда одна судьба. Но, как ты знаешь, я люблю обманывать судьбу. Я бы не отказался, чтобы моё существование встало у неё костью в горле.
Небо лжёт. Архонты лгут. Может быть, из прихоти, или у них действительно нет выбора – не имеет значения. Они такие же марионетки. Они покорно следуют тому, что им диктуют фальшивые звёзды, они хранят гнилой порядок этого мира, даже если бы тоже предпочли его испепелить, как госпожа Царица. Поэтому Дотторе также презирал обеих Дендро Архонтов – и прежнюю, и нынешнюю. Как богини знаний они должны были смести всю эту наносную шелуху, зрить в корень, раскрыть правду миру, чего бы это ни стоило. Академия – и вовсе величайшие лицемеры на земле. Проповедуя распространение знаний, поощряя множество исследований, они наложили десятки ограничений, чтобы никто и никогда не докопался до действительно значимых вещей.
— Никто, конечно, не подаст мне ответы на золотом блюде, поэтому я готов пойти на всё. Я даже готов вырвать их из глоток тварей Бездны. На этом условии я присоединился к Фатуи.
Зачем он всё это объясняет, да не кому-нибудь, а Капитано – Дотторе сам, пожалуй, не знал. Он вёл себя так, будто очень соскучился по полноценному собеседнику в лице кого-то, кроме его собственных копий. Доктор уже слишком хорошо изучил всё, что каждая из них может ему ответить.
— Но в эту игру я буду играть по своим правилам или никак. Поэтому я сейчас здесь, а не слушаю её шёпот. Я уже отказался от поддельных идеалов Архонтов не для того, чтобы принять на веру новые. Я ни за одну из сторон силы. Не за Небеса, ни за Бездну. Они одинаково ослеплены каждый своей стороной правды. Мне же нужна абсолютная истина. А это значит – нечто посередине. Нечто большее, чем просто совокупность всех частей.
Ему нравилось, что разгадка ускользает из рук. Процесс увлекал его порой больше, чем результат. Потому что попутно возникало множество других мыслей, идей, потенциала для творчества. Кроме того, Дотторе также зависел от одного состояния или настроения, как это ни назови, которое, должно быть, Капитано мог понять. Бросить вызов своим ограничениям, чтобы их превзойти. Выйти на предел, там, где нервы вытянуты, подобно струнам, и звенят, а мозг стремится обогнать сам себя. Или сгореть самому, или испепелить препятствия. Без очередной дозы подобных эмоций он уже не мог чувствовать себя живым.
— Если ты идёшь туда, то я составлю тебе компанию.
Дотторе, как это за ним водилось, раз приняв решение, не спрашивал, просто ставил известность. Отвязаться от него у Капитано не получится.

Путешествие затянулось. Катаби планировала быстро пересечь Сумеру или Ли Юэ и добраться до Фонтейна, но что-то пошло не так. Птичка ей напела, что в Мондштадте есть кто-то, с кем можно что-то обсудить.

Эльфийка глубоко вздохнула и посмотрела в ярко-голубое небо. Глядя на безоблачный ровный цвет она откинулась, улегшись спиной на кривые доски. Ямщик это заметил. Усмехнувшись, старик сказал что ей бы поберечься от заноз и не укладываться так в его повозке. Катаби что-то вежливо промямлила в ответ, но продолжила лежать.

Остановить катастрофу. Для неё самой это не звучало как предназначение, просто выражение, выразившее горе и страхи родителя. Всё же и Катабира, и её мать были достаточно рациональны чтобы не придавать этому большого значения. Жаль, что эмоции сильнее рациональности.

Поездка в страну ветра и сама ощущалась как попытка поймать ветер. Что-то незримое, неуловимое, что-то, что не ухватить руками, не посадить в клетку и не заморозить. Раньше Катаби не думала о ветре так, но во внешнем мире, с его масштабами и разнообразием он действительно казался могущественнейшей из стихий. В маленькой изолированной Энканомии трудно оценить всё величие мира. Шутка ли, многие от рождения до самой смерти верили что мир ограничен несколькими островами в вечной ночи. Для Катаби было очевидно, что есть и другие места, но насколько они другие, она не могла даже представить.

Каэнри'Ах. Она существовала в то же время что и Энканомия на территории Сумеру. Как у Энканомии, у неё не было архонта. И прожила она немногим дольше. Зато оттуда прибывали делегации бандитов для разграбления подземной библиотеки. Вот по большей части всё, что знала Катаби на данный момент.
Кто-то родом оттуда... Что он может знать? Передаются ли в его семье сказания о том, как они пережили апокалипсис? Или же он тоже вслепую ищет какие-то нити, ведущие к разгадке?

Повозка выехала из леса к шумной деревеньке. Катаби села и осмотрелась. Слева была очень милая, оживлённая деревенька, полная и взрослых, и детворы. По центру её стояла башня с ветряком, выполняющая непонятно какие функции. Возможно, преобразование кинетической энергии во что-нибудь? Она не очень красивая из-за гротескной и тяжёлой формы и больше похожа на примитивную самодельную постройку, из-за чего Катабира отмела мысль о декоративной природе башни. Справа же...

По правую сторону от Катаби сверкало озеро. Вода внешнего мира всегда очаровывала эльфийку, но сегодня этому были и другие причины. По центру озера расположился город-замок, закрывший себя неприступной стеной. Отчего они защищались, Катабире было непонятно, а с этого ракурса даже хорошо просматривалось устройство города. Он совсем не выглядел непроницаемым. В отблесках воды шлифованные стены тоже блистали, из-за чего город будто сиял.
И там тоже были ветряки.
Из-за стен и общего изолированного вида, Катаби даже задумалась: не выполняют ли они какие-то защитные функции? Своё предположение она озвучила старику, который спускался с повозки. На это тот рассмеялся, но верного ответа не предоставил, только пожелал хорошо повеселиться в Мондштадте.

Остаток пути полагается пройти пешком.